мы трогаемся навстречу канонаде и кровавому зареву путь наш труден и долог поезда разумеется не ходят мы движемся берегом канала из вод его из откосов то и дело встают фигуры собратья-покойники строители великого египетского сооруженья приветствуют моих друзей мы движемся вдоль замершей магистрали мимо целых белогвардейских составов пассажирских и товарных застигнутых заносами общим поражением колчака и истощением топлива эти застрявшие в пути навсегда остановившиеся и погребенные под снегом поезда тянутся почти непрерывною лентою на многие десятки верст мы движемся неубранными покинутыми полями ржи зловеще бурой коричневой цвета старого потемневшего золота зерном набиваем рот и с трудом перемалываем его зубами к двум из нас это относится сами понимаете фигурально и мы приближаемся приближаемся и чем более приближаемся чем мы ближе тем становится тише канонада слабее тусклее зарево канонада стихает молкнет гаснет тускнеет зарево чернеет чернеет небо канонада смолкла но никакой звук иной не сменил ее звук ушел исчез зарево уходит стирается с неба стерлось и никакой свет иной не сменил его свет стерся исчез исчезло стерлось не свилось опять ты с твоими точками над i черное небо где мы куда мы движемся властная ватная неслышная чернота простирается до горизонта вздор горизонта нет и простирается не слово уходит в пустозвук срастворяется черноте и с ним тело куда мы движемся движемся? мы? не движемся и не мы моих друзей нет срастворены черноте властная неслышная чернота они в ней они она но я где я не в ней не вне ничего нет вне ничего может быть это точка безумия узел смерти в котором мы не узнаны и не развязаны для небытия всесмерти топос топкий телослова снег падает на живых и мертвых да я хочу Да одинокий последний любимый долгий рекобег по-за евой и адамом одинокий долгий рекобег по-за si ¿muero porque non muero si?
Москва. Речной ВокзалXII.96∞
habent sua fata libelli казалось сперва модель зеркала хотя бы и с русскою дисторцией скажем в скобках неизбежный вклад особого русского пути! модель не столь хитрая попросту модель отражения ан вдруг в финале текст самовольно стал двуфинальным двухвостым ergo в зеркале начали множиться отраженья и этот ход вещей всем конечно знаком это уже в дверь стучатся богатые барочные романтические фантастические вариации модели это игры зеркал всяческая гофманиада и кэрроллиана любимая современностью однако не нашим классиком не джойсовы это игры и мы дверь не откроем им Нет
лишь одно есть особое в череде отражений такое которое непременно бы стоило разглядеть подбивая как польди в итаке финальный счетец и это разумеется последнейшее всезавершающее отраженье в котором предстает ВСЕ КАК ЕСТЬ все вещи обличаются в истинном своем свете то бишь в свете Суда и уж это совсем не то КАК ВСЕ БЫЛО и тем паче не то КАК БЫЛО БЫ МИЛО тут другим пахнет это эсхатология как скажет ученый люд ибо в истинном свете значит в свете суда-конца-телоса конца всех концов и в этой эсхатологической перспективе все здешнее ужимается обличается мелкость моря житейского ничтожность всех бурь его и уж не увидеть в свете конца этих всех страданий юного вертера то бишь переводчика средних лет которого ах ах неправедно гнали и тем паче не увидеть ужимки и прыжки фуфлонов фуфлонычей всех мастей в этом свете выступит скупая лишь суть которой не надо многих слов собственно вот она вся улисс достиг россии и в ней прижился больше того русский читатель возлюбил русского улисса не на шутку и я не устаю изумляться потоку изданий что изливается двадцать лет и не думает иссякать пушкин говаривал об успехе своей истории что емелька пугачев у него исправно платящий оброчный мужик и я про своего джойса могу то же самое сказать да труд принят читателем нельзя усомниться что русский улисс стал неотменимою модальностью российской читательской культуры вот суть его одиссеи и рядом с нею все прочее лишь мелкие акциденции
однако хотя улисс ушел в вольное плаванье по русским волнам расстаться с его родителем у меня не вышло завязавшись связь оказалась крепкой оказалась не связью по работе а живой личной не желающей обрываться и она для себя нашла новую жизнь вслед за улиссом я принялся за трансляцию и другой прозы классика в русскую культуру благо модель трансляции уж была найдена выяснилось что модель русского улисса тройственный ансамбль где нераздельны перевод комментарий расширенный по моей особой системе а также мой текст с отраженьем оригинала в его внутренних измерениях эта трехстворчатая модель не исчерпала потенций больше того она в некой мере универсальна и может вполне служить также и для других вещей как модель целостной трансляции вербального феномена по этой модели была постепенно транслирована в наш культурный ландшафт вся ранняя проза до улисса так сказать джойсовы пред-писания и в отличие от первого все последующие триптихи достигали печатного станка и читателя без страданий и мук отношения же мои с классиком стали богаче и вдобавок к тому стали живей и если угодно живописней вышли за рамки литературы благодаря трансляции в наши палестины шутейного празднества Блумодня что уж давно правится ирландцами и всеми джойсопоклонниками в день улисса 16 июня так вышло что я устроил первый российский блумодень потом через пару лет еще один а ныне традиция уже привилась и живет сама эти невинные действа конечно тоже бы оказались невидимы в суровом свете конца не будь одной небольшой детали что должна все же отразиться в нашем зеркале первый блумодень проходил в зале заседаний московского дома литераторов в месте примечательном знаковом где долгие годы правились оргии совлитофициоза все травли достойных и все чествованья подонков и я пригласил для участия известного акциониста тех лет который устроил суперскандальный номер с демонстрацией собственных гениталий прямо перед столом чинного президиума это был истинно ударный номер удар гениталиями акциониста по всей застарелой свинцовой гнусности высокоторжественного капища и это был также мой ответ на все что от лучших сил советской литературы получили русский улисс и ушедший виктор уж он был бы премного доволен концовкою и пожалуй я ее и устроил скорей для него или за него это скорей в его стиле чем в моем но так надо было мне всегда чуялось что оставшиеся должны жить за своих ушедших в себе и чрез себя продлевать им возможность живого выражения в мире
возможно сужденье мое пристрастно но полагаю эта малая деталь этот конец а. бренера тоже входит в скупую суть в то что выступает в нашем зеркале под взглядом в свете конца концов однако и соглашаясь с этим дальше сразу признаем что главным-то образом и прежде всего такому взгляду открывается совершенно другое в свете конца концов высвечивается и выступает что и у всякой вещи свой конец только не в том уж смысле как у бренера на трибуне цдл а в том что всему свой приходит конец как свидетельствует поэт кого шельмовали с этой самой трибуны высвечивается неотменимая подверженность всего сущего фундаментальному предикату конечности и эта конечность вездесуща многолика или говоря по-джойсовски мириаднолика но первый ее и главнейший облик смерть да не поспоришь с этим а дальше нельзя не заметить и того что такую перспективу конца концов обличающую конечность и смертность всего сущего всех вещей мира мы находим и у самого художника так что в сем последнем финале зеркала наш взгляд наконец совпал с собственным взглядом мастера и мы с ним повели финальную арию в унисон а как иначе это не был бы джойс если бы он не взглянул на создаваемый им мир взглядом обнажающим ВСЕ КАК ЕСТЬ взглядом в свете конца и взгляд этот был ему присущ чем дальше тем больше по ходу жизни и творчества в этом зеркале в эпизоде 15 мы замечали как в улиссе стихия тьмы и небытия надвигается неумолимым накатом и подступает вплотную и накрывает и поглощает в себе всё так что дальше в загадочном и мощном помине мир уже пребывает в этой стихии изначально само название связывает книгу эту со смертью и так под взглядом в свете конца концов чем дальше тем больше
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});